И Намор - В третью стражу [СИ]
— Мне тоже пишут, Клим, не меньше чем тебе. — Гримаса явного неудовольствия промелькнула на рябом лице. — И про безобразия с актрисками на пароходах и про гульбу кабацкую. По моему мнению, товарищу Блюхеру стоит сменить климат, — для здоровья полезно. Пока не заигрался совсем, а здесь мы его, глядишь, или перевоспитаем, или... к стенке поставим. — Договорил он неожиданно жестко и увидел, как подобрался расслабившийся было нарком Обороны. — А товарищи из наркомата внутренних дел нам помогут, — снова задумываясь о своем, добавил Сталин и посмотрел туда, где обычно сидел Ягода. Но сегодня Генриха здесь не было. И если Каганович или Орджоникидзе отсутствовали по причинам своей должностной занятости, руководителя НКВД на совещание просто не позвали. И не потому, что негоже ему присутствовать, когда конкуренты отчитываются, а потому что Сталин был на него откровенно зол. Совсем недавно – еще и месяца не прошло — Ягода хвастался во время обеда на ближней даче, что белая эмиграция насквозь пронизана его людьми.
"Шагу не ступят без того, чтобы мы не знали!" — А теперь выяснялось, что фашисты использовали в покушении белогвардейских офицеров. Как так? Как могли пропустить?
"Брехун!"
— Я так думаю, — Ворошилов не удержался: по губам скользнула довольная улыбка, — наркомат обороны должен крепко помочь НКВД. Они же нам помогли. Товарищ Артузов ко мне, считай, тридцать человек с собой привел. Теперь наша очередь.
— Хитрый ты Клим! И мстительный. — Усмехнулся Сталин и, выбросив в пепельницу окурок папиросы, стал неторопливо набивать трубку, потроша для этого те же самые папиросы "Герцеговина флор". — Зря тебя туповатым считают. — Сказал он, глядя на старого друга из-под бровей. — Знаю, не любят твои подчинённые чекистов. Но ты прав. Политбюро сделало ошибку, нельзя было разрешать Артузову столько людей из НКВД с собой забирать. Это надо исправить.
— Исправлять придётся очень многое, Коба. — Уже совершенно серьезно, но без эмоций продолжил Ворошилов. — Даже слишком. Аналитическую службу расформировали – раз у Ягоды такой нет, то и в Разведупре не надо. Гамарник не проконтролировал, а я по глупости – согласился. Да и не понимают они своей холодной головой толком военного дела... А Урицкий что, он же кавалерист, только и может, что командовать: "Рысью марш, марш!"... Начальников отделов разогнали, кого куда. Пусть за дело, но других кадров у нас пока нет.
— Так может, вернём всех назад? А всех варягов – обратно в НКВД?
— Нет. Просто так всех не отдам. Штейнбрюка и еще кое-кого следует оставить... Боюсь, Берзина придётся вернуть с Дальнего Востока. Рано. Не осознал он ещё всех ошибок, но делать нечего.
— А Урицкого куда денем? Может на укрепление НКВД? Замнаркомом?
- Чтоб он там ответную склоку затеял? Не надо. — Возразил Ворошилов. — Да и не примут они его. Лучше уж оставить пока начальником управления, а Берзина заставить под ним походить. Корпусной комиссар всяко ниже комкора. А?
— Что думаешь, Вячеслав? — Обернулся Генеральный к Молотову.
Предсовнаркома, просмотрев справку, отложил бумаги и, не вмешиваясь, внимательно следил за разговором. Обычно непроницаемое лицо его сейчас было, как говориться, мрачнее тучи. Ещё бы – один из ответственных работников ЦК, казалось бы, неоднократно проверенный и надежный как трёхлинейка, оказался шпионом и вдобавок – экая мерзость – мужеложцем.
— Ягоду так и так придётся отстранять. — Сказал он, чуть растягивая слова, что помогало ему не заикаться. — Материалов на него, и без парижского теракта, уже достаточно накопилось. Кого же теперь на НКВД? Может быть, Лазаря? Или кого-нибудь из заместителей Генриха? Слуцкого? Агранова?
Сталин снова встал и прошелся по кабинету.
— Подумаем. — Сказал он после паузы, вызванной необходимостью раскурить трубку. — Кагановича нельзя – он на месте, да и не разберется он с НКВД. Не его профиль. — Пыхнул трубкой, глядя в окно. — Агранов серьёзно болен, остальные не потянут. Может быть Вышинского?
Предложение Сталина было настолько неожиданным, что ответа не нашлось ни у Ворошилова, ни, тем более, у Молотова.
— Если нет возражений, Вячеслав, готовь проект постановления Политбюро, опроси членов: Вышинский и Блюхер. Будем выносить вопросы в ЦК.
О Ежове, словно бы по молчаливому соглашению, сегодня не было сказано ни слова. Слишком уж всё было внезапно и так болезненно, что требовалось некоторое время на осмысление вскрывшихся фактов и принятие по-настоящему верного решения. Тем более что новый источник неприятностей в лице секретаря ЦК ВКП(б) Николая Ивановича Ежова был своевременно помещён под увеличительное стекло чекистского надзора и обложен ватой постоянного ненавязчивого контроля. Куда он теперь денется?
"Денется", — вдруг понял Сталин.
Именно денется. Теперь Ежов не нужен ему живым – слишком много планов завязано на этого преданного – так казалось – карлика. Обида, в данном случае, была сильнее даже политической необходимости. Обида, гнев, жестокая жажда мщения. Но и открытый процесс – не тот случай. Будь Николай Иванович троцкистом, вполне можно было бы обвинить в шпионаже. Но настоящего шпиона?!
"Нужно его тихо... Сердечный приступ или еще что... Пусть будет безвременная кончина пламенного большевика... ", — подумал он, нажимая на кнопку вызова секретаря.
Вошел Поскребышев.
— Что там, Шумяцкий готов?
— Да, товарищ Сталин. — Ответил Поскребышев.
— Ну что ж пойдемте, товарищи, посмотрим кино. Шумяцкий обещал новую фильму показать.
— Что за фильма? — Спросил, поднимаясь со стула, Ворошилов.
— "Мы из Кронштадта". О Гражданской. Вячеслав, пойдёшь с нами? — Интонация вопроса, заданного Сталиным, отказа не подразумевала. Но и приказом не была. Ему по-человечески не хотелось сейчас оставаться одному, да и кино он смотрел всегда в компании. Ему нужны были соучастники, с которыми можно обмениваться замечаниями и комментариями к увиденному на экране. В ином случае, пришлось бы остаться один на один с неприятными мыслями и, раз за разом, прокручивая в голове информацию, принесённую Штейнбрюком, вольно или нет ограничивать пространство принятия решений. Это было хуже всего, ибо приводило к поспешным и, как следствие, неправильным выводам.
В небольшом зале кремлёвского кинотеатра, бывшего когда-то зимним садом, негромко стрекотал кинопроектор, в луче танцевали пылинки, невидимые для тех, кто смотрел на экран, и незначимые для тренированных взглядов рассредоточенной по тёмным углам охраны.
По обыкновению, смотрели, обмениваясь репликами. Правда, сегодня шуток было меньше чем обычно. Сказывалось общее подавленное настроение и ощущение некой неопределённости. По звучавшим приглушённо голосам с большим трудом можно было различить говоривших.
— Сцена атаки сделана сильно. — Подал голос Молотов, к слову сказать, ни разу не бывший на фронте.
— Да, до того сильно, что на месте от волнения усидеть не мог. — В подтверждение своих слов Ворошилов шумно заёрзал в кресле.
— Соглашусь, с предыдущими ораторами, — Сталин, казалось, слегка иронизировал, насколько это было сейчас возможно, над излишней эмоциональностью товарищей, — но замечу что сцена атаки не единая, а дробится на значимые и совершенно пустые места. А так, в целом – впечатление производит. Лучше всего авторам удался образ командира – простой и ясный.
— А вот про комиссара, Коба, такого не скажешь. Стержня в нём нет – какой-то мякинный.
— Тут, Клим, товарищи киноработники явно перемудрили с философией. Да что с них взять, кто в лес, кто по дрова. Творческие кадры... Хотя признаю – научились делать картины, да ещё на такие трудные темы. Вот кончится фильма, подойдём к товарищу Шумяцкому и скажем ему "спасибо" за работу с кадрами.
Однако, едва закончился фильм, Борис Захарович сам подошёл к зрителям с неожиданным предложением.
— Товарищ Сталин! Я взял на себя смелость предложить вам и товарищам посмотреть рабочие материалы к новому документальному кино в память маршала Тухачевского. Создатели фильма очень нуждаются в вашем совете. Материалов много, и решить какие из них важнее, без вашей подсказки, очень трудно. А тема политическая. Серьезная тема.
— Показывайте, товарищ Шумяцкий. — Соглашаясь, кивнул Сталин. — Покажите, что ваши работники отобрали для хроники, а мы с товарищами, — кивнул он на Молотова и Ворошилова, — посмотрим и посоветуем как вам из этих кусков лучше собрать целое.
Первые кинодокументы вызвали напряжённый интерес. Ещё бы, казалось только вчера человек ходил по земле, выполнял ответственную работу, представлял собой лицо Красной Армии, а сегодня... По заснеженным московским улицам, по направлению к Кремлю его прах везли на орудийном лафете. Траурная процессия за небольшой урной с тем, что осталось от маршала, растянулась на несколько кварталов. Вопрос о кремации не вызвал возражений по чисто технической причине: найденные на месте взрыва останки легко поместились бы в шляпную коробку. Урну с прахом замуровали с левой стороны стены, рядом с Валерианом Куйбышевым.
